Мой Шостакович

Книга состоит из двух очерков. Первый — «Младые годы или неосознанный рай», основан на глубоко личной переписке молодого Шостаковича с его сверстницей, в которую он влюбился, будучи семнадцати лет отроду. Из ста сорока девяти полученных от Шостаковича писем (а это около 500 страниц) их получательница Татьяна Ивановна Гливенко сделала по моей просьбе выписки (51 страницу тетрадочного формата) — всё, что касается творчества самого Шостаковича и артистической среды, окружавшей его. Плюс к этому передала мне несколько фотокопий с оригиналов писем.

Всю интимную часть писем Татьяна Ивановна Гливенко собиралась сохранить в тайне, как она говорила мне, «положить в банк лет на пятьдесят, чтобы никакие откровенные его высказывания не стали бы достоянием досужих пересудов, не навредили бы памяти великого композитора!».

Из выписанных ею, расставленных в хронологическом порядке фрагментов этих писем предстают факты, раскрывающие путь становления юного композитора, так сказать, превращение куколки в бабочку. Кое-что о некоторых вскользь упомянутых персонажах из его писем мне удалось установить, и это тоже оказалось необычайно интересным. В первом очерке — трудная, но счастливая для творчества жизненная пора — гениально одарённый юноша на наших глазах становится композитором.

Первое же крупное его сочинение — Симфонию — исполнит знаменитый дирижёр Николай Малько, а вскоре великий американец Леопольд Стоковский. К Шостаковичу приходит мировая слава, а у себя в стране ему «сыпятся» заказы. Да, его первая симфония была милостиво встречена и профессионалами, и публикой! Ему заказывают Вторую симфонию к 10-летию Октября, с ним начинает работать режиссёр Мейерхольд, он пишет музыку к кинофильмам...

Но именно то обстоятельство, что появился реальный гений, не похожий ни на кого, выделяющийся из «толпы» других, менее «отличившихся» композиторов, именно это явилось поводом для открытия сезона охоты на Шостаковича. И первым криком «Ату!» охотники встретили балет «Золотой век».

Отсюда начинается второй наш очерк «Три балета — три беды или десятый круг ада...», который посвящён таинственной истории «исчезновения» на полвека трёх балетов Шостаковича, и их новому возрождению в наши дни. Но, помимо конкретных фактов, освещающих эту локальную тему, есть ракурс, угол зрения, вернее, как говорят скульпторы, «дуга обзора», открывающая поистине евангельский размах испытаний, выпавших на долю композитора, дающая право говорить о мученическом житии Шостаковича. То, что это — не гипербола, можно будет принять или опровергнуть по прочтении книги.

И ещё. Лики двух женщин осеняют эту мою работу. Одна из них названа — это Татьяна Гливенко, подарившая возможность увидеть путь становления гения на фоне его первой юношеской влюблённости. Другая — замечательная Ирина Антоновна Шостакович, оберег души великого композитора в последний период его жизни. Благодаря её усилиям творческое наследие Шостаковича не рассеяно по архивам и не отходит в небытие, а становится реальностью наших дней.

Притяжательное местоимение «мой» появилось в заголовке по сходству с названием и по сути очерка поэтессы Марины Цветаевой «Мой Пушкин», или же книги Валерия Золотухина «Мой Эфрос». Речь идёт о том, что предмет данного исследования является составной и существенной частью моей собственной жизни.

Уподобления, ассоциации, видения, возникшие в моей памяти и в воображении при чтении фрагментов из писем юного Шостаковича, я решился обнародовать, хотя прекрасно понимаю, что у каждого читателя может возникнуть собственный зрительный ряд. Но потому и «Мой  Шостакович».

Пресса о книге Сергея Сапожникова «Мой Шостакович»

РАЙ И АД КОМПОЗИТОРА

ЛИТЕРАТУРНАЯ ГАЗЕТА
21 — 27 февраля 2007 год № 7 (6107)

Первое, на что обращаешь внимание, погружаясь в увлекательную и своеобразную книгу известного московского музыканта, кандидата искусствоведения, руководителя Артистического общества «Ассамблеи искусств», так это на необычную, нехрестоматийную форму письма. Какое-то моцартовское начало укоренено в этих страницах и их авторе. Говоря о глубоких вещах, мысля интересно, широко, неожиданно, Сергей Сапожников при этом также постоянно импровизирует и играет, уходит в сторону, фантазирует, рассказывает читателю сказки...

В книге два самостоятельных очерка. Первый — «Младые годы или Неосознанный рай» — посвящён юным годам Шостаковича, его первой любви. Второй — «Три балета — три беды или Десятый круг ада» — повествует об истории восстановления трёх балетов композитора — «Золотой век», «Болт» и «Светлый ручей», некогда ошельмованных, снятых с репертуара, «утерявшихся» на полвека и возрождённых на сцене только после кончины композитора.

Посвятив пару десятилетий исследованию творчества Шостаковича, автор, по его признанию, долго не мог начать эту книгу «не от отсутствия мыслей, а от их переизбытка». И вдруг ему на ум приходят два образа: портрет Данте в петербургском издании 1913 года «Божественной комедии» и фотография композитора.

Может быть, это случайный ракурс, но в этих изображениях два мастера удивительно похожи друг на друга. Сапожников не довольствуется сходством портретов, идёт дальше: Шостакович, по его мнению, — конгениальное повторение личности Данте спустя сотни лет!

Житие Шостаковича, поначалу обласканного властью и вовлечённого в политические игры после неожиданных для него разгромов «сверху», признания лучших его сочинений нечистыми, приспособленческими, чуждыми советскому искусству, конечно же, напоминает изгнание Данте из родной Флоренции. А затем композитор средствами своего искусства создал музыкальный памфлет, противостоящий свирепой и невежественной идеологии, — памфлет, соразмерный с боевым запалом Данте, помещавшего своих врагов в различные круги ада. Понятно, что каждая аналогия натянута. Шостакович в отличие от Данте, пострадавшего от «чёрных гвельфов», политики Карла Валуа и папы Бонифация открыто не занимался политикой, хотя с юности гражданскую позицию и смелость имел всегда.

О раннем периоде жизни Шостаковича мы узнаём благодаря приведённым в первом очерке Сапожникова выпискам из писем к Татьяне Ивановне Гливенко, в которую композитор влюбился в возрасте семнадцати лет. Когда Сергей Сапожников познакомился с Гливенко, ей уже было за 70. Из ста сорока девяти полученных ею писем (а это около 500 страниц) она сделала выписки и несколько фотокопий — всего 51 страницу тетрадочного формата. Однако прокомментированные Сапожниковым дают поистине бесценный материал для размышлений.

...Потомки простили итальянскому пииту «жажду восхвалений и пышных почестей» (цитирую Боккаччо). Простили Шостаковичу его вступление в партию, которая когда-то перемолола его балеты, да так, что многие ноты оказались утерянными. А игра в Данте затягивает. Сапожникову тоже пришлось спуститься в Ад в одиночку, без Вергилия. Вспомнив таблицу Менделеева, он вычертил довольно сложную «пустографку» для каждого из трёх балетов в отдельности, куда заносил все спонтанно и случайно появляющиеся сведения о наличии партитур, клавиров и оркестровых партий. И выбрался на свет — за пару лет всё само собой пришло в систему.

Труд Сергея Сапожникова был высоко оценён и Родионом Щедриным, и Юрием Григоровичем, но и недоброжелателей у него, как у всякой неординарной работы, обнаружилось немало. Впрочем, Стигийское болото, где «в бешенстве толпа теней бушует» («Божественная комедия», песнь VII, строфа 111), Сапожникову не светит. Не гневливый он. На оппонентов и слишком суровых критиков своих не сердится, только усмехнётся, сказочку им расскажет. О том, как жил-был великий композитор Шостакович. Его Шостакович...

Валерия ОЛЮНИНА

ТВОРЧЕСТВО ПЛЮС ЛЮБОВЬ. ОСТАЛЬНОЕ К ЧЕРТУ...

Газета «ТРУД»

5 апреля 2007 года

В год 100-летия Шостаковича о великом композиторе сказано так много. Но гений неисчерпаем: только что вышла книга, открывшая неведомые драматичные страницы жизни Дмитрия Дмитриевича — «Мой Шостакович» Сергея Сапожникова (издание Артистического общества «Ассамблеи искусств»).

Что мы знали, например, о любви семнадцатилетнего консерваторца Мити к обыкновенной девушке, его сверстнице Тане Гливенко, которой он многие годы посылал дневникового характера письма-записи обо всем, чем жил? «...Пока живет во мне творческая мысль, я — счастливейший из смертных. К черту богатство, к черту славу, к черту все решительно, пожалуй, кроме любви, когда есть радость творчества». Эти слова из письма к Тане, отправленного из Ленинграда в Москву 9 марта 1926 года, принадлежат Шостаковичу, окрыленному одновременно успехом своей Первой симфонии и первой любовью... Писем таких, написанных с 1923-го по 1930 год, у Гливенко собралось 147.

В конце 1991 года в газете «Известия» прошло сообщение, что на лондонском аукционе «Сотбис» проданы 500 страниц этой тайной переписки, хранимой Татьяной Ивановной... Однако автору нынешней книги эти письма были известны еще в начале 1980-х. Тогда Сергей Сапожников, изучая партитуру Первого (юношеского) трио Шостаковича, обнаружил посвящение этого сочинения Татьяне Гливенко. Ему удалось разыскать ее в Москве. Татьяне Ивановне было к тому моменту уже 75 лет. В последовавшем многолетнем общении она сделала для Сапожникова выписки из писем обо всем, касающемся творческого роста Шостаковича как музыканта, художника. Опубликованные в первой части книги под заголовком «Младые годы, или Неосознанный рай», они рисуют яркую картину жизни композитора в эту пору.

Другая часть книги «Три балета — три беды, или Десятый круг ада» посвящена знаменитым балетным партитурам Шостаковича — «Золотой век» (1930), «Болт» (1931) и «Светлый ручей» (1935). Рассказывается об их разгроме официальной советской критикой и запрете постановок, о попытках властей уничтожить нотный материал опальных балетов, а затем, уже после кончины композитора, о трудном восстановлении партитур (в чем автор книги принимал самое деятельное участие) и, наконец, об их возрождении на сцене Большого театра.

Книга повествует о роли прославленного хореографа Юрия Григоровича в возрождении балетов Шостаковича, о миссии вдовы композитора Ирины Антоновны, оберегающей его драгоценный творческий архив, о трагической судьбе сценариста балета «Болт», друга композитора В.Ф. Смирнова... Думается, что читатели книги почувствуют и свою причастность к миру Шостаковича, с которым, кстати, сам Сергей Сапожников — заслуженный деятель искусств, композитор, дирижер, литератор — был лично знаком. 

Мирра ЯКОВЛЕВА